Некоторое подобие лекции, рассказанное Владом Тупикиным 13 сентября 2008 года в Минске на фестивале самиздата (часть 2)

К этому времени у нас уже существовали собственные нормальные тиражи, по две-три тысячи, и
впоследствии летом 89-го года они достигли стабильных трёх с половиной тысяч…

Самый неприятный опыт у нас был в Беларуси. Какие-то белорусы нам сказали: “Литовцы – они жлобы! Мы напечатаем дешевле! Давайте нам! За те же деньги, но больше экземпляров. 3 тысячи они печатали? Ну, шесть, ну пять с половиной сделаем!”. Мы сказали: “Отлично, давайте” . Они нам напечатали журнал по еврейско-арабскому способу. Читать его надо было справа налево. Это был знаменитый 34-й номер “Общины” про Махно и так далее. Он, кстати, есть в сети по адресу spb-anarchists.anho.org. Бывший сайт газеты “Новый свет”, который был закрыт, имел зеркало, а о потом снова обновился. Там есть некоторые старые, совсем старые самиздатские издания, журналы и газеты анархистские, питерские, московские и какие-то разные другие.

Вообще, так вот от анекдота к анекдоту. А на самом деле зачем мы всё это делали? У нас было ощущение служения – это звучит немного странно, но правда. То есть, в Советском Союзе ведь нельзя было ничего узнать, на самом деле. Чтобы что-то узнать, надо было, чтобы тебе либо по секрету рассказали, либо послушать западные радиостанции, да и то нет гарантий, что не соврали. Либо черт знает каким образом найти какую-нибудь книжку, изданную за границей. И то, в общем-то, непонятно, проверить же невозможно.

Общество было дезориентировано. И конечно, когда начались перемены, появилась сразу недостача. Когда перестройка превратилась из слов в дела, когда народ начал просыпаться сам и делать эту перестройку снизу – это примерно 87-88-й год. В Москве первый массовый митинг прошёл в 89-м. Считается, что Москва всегда идёт впереди. Неправда. В 88-м году фактически произошла смена областного руководства в нескольких областях Советского Союза – например, в Самарской, тогда Куйбышеской, и на Южном Сахалине. Случаев было больше, но я точно помню про эти два места, где собирались огромные, по несколько десятков тысяч человек, митинги с требованием ликвидации – не расстрела, а снятия с постов – руководства обкомов партии, и эти требования удовлетворялись. Существовал дефицит правдивых новостей, которых не было, существовал дефицит правдивой информации о прошлом – что сделали со страной большевики, где была совершена ошибка, почему всё так по-корявому вышло с революцией и, собственно, что дальше делать.
Дефицит альтернатив: как строить будущее? И первые самиздатские журналы 87-88-го годов, отвечали, как правило, на один из этих вопросов: про прошлое, про новости, эта была “Экспресс-хроника”, и про всякие альтернативы, типа журнала “Референдум”, который размышлял о том, как можно там чё делать дальше.
“Община” наша была одним из первых журналов, который совместил в себе, во всяком случае, начиная с 6-го номера, начиная с марта 88-го года, все три вот эти… Там был новостной отдел, там был исторический отдел большой, и там был отдел всяких утопических наших мечтаний. Впоследствии, если вырезать только утопические мечтания, примерно по этому же пути пошла газета “Панорама”. С моей точки зрения, это были два наиболее гармоничных и отразивших многообразие перестройки изданий того времени. Кроме чисто новостной “Экспресс-хроники”, которая была довольно мощной и в плане того, что когда у нас уже была Конфедерация анархо-синдикалистов, мы открываем новый номер “Экспресс-хроники”, там написано, что наша организация создана ещё в таком-то городе и в таком-то городе. Мы часто узнавали из чужих газет о том, что появляются где-то ещё группы. Не со всеми из них, кстати, потом удалось установить контакт. Слово брошено и оно, в общем, как-то отражалось. Ну, это правильно, по-анархически было. Потому что Конфедерация анархо-синдикалистов была такой организацией, которая никогда не знала толком своего численного состава, не знала количества городов, в которых она существует. Люди, конечно, многие никогда не виделись друг с другом, несмотря на то, что было проведено 6 или 7 съездов. В общем, мы пыжились сделать такую настоящую, хорошую организацию. Конечно, влияние большевистской традиции, такой советской традиции, немножко бюрократической – оно было. В частности, оно выразилось в том, что на одном из съездов, когда вообще уже неформальное движение… Политическое новое оппозиционное движение
тогда называлось “неформальным” – так журналисты хотели унизить как бы оппозиционеров, смешать их с панками и так далее, обозвать их. А оппозиционеры очень обрадовались, потому что звучало прикольно и поднимало популярность. Хотя к панкам мы не имели отношения. Я считал панков полным говном. Петя Рябов, если кто знает такого, говорил: “Вот у нас контркультура!” Я говорил: “Какая контркультура?! Твоя контркультура – это антикультура!”. Первые песни ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, когда я услышал в 90-м году, мне очень не понравились: он же матом поёт! Короче, мы те ещё были анархисты. В белых рубашках. Но не важно. В общем, мы действовали так, как могли, как умели. И развивались так, как могли развиваться. Кто-то стал депутатом Государственной думы, кто-то руководит телевидением. Ну, по-разному, короче. Кто-то стреляет зверей в Намибии.

Я ем шоколад в Минске – по-моему, это лучше… Щас я прожую… Я потерял какую-то тему, ну и чёрт с ним.

Короче говоря, как мне кажется, почему важен самиздат сейчас? Вроде бы есть такие дела, как блоги,
индимедиа. В конце-концов, помимо этой прекрасной галереи, в которой мы собрались, во многих больших городах есть другие возможности собрать примерно такую аудиторию. Мне кажется, что и в Минске есть такая возможность. Если кто не знает, обратитесь к друзьям, спросите, поговорите – может, узнаете о чём-то новом. Вчера, например, я не всех из вас видел. И это важно очень, потому что когда тусовка становится больше, чем 10-15 человек, неважно в каком городе это происходит – может, над этим городом просто звезда воссияла, и поэтому сейчас в нём наблюдается подъём, такое бывает. Во всей стране спад, а в этом конкретном городе подъём. Вот в Перми, например, говорят, сейчас цветёт и пахнет гражданская Русь. Во всей стране оно в полной заднице – а в Перми она цветёт и пахнет. Я сам в Перми не был, но так говорят.Ну, это вполне возможно, я верю. Гродно, как вы знаете, тоже довольно долго отличалось от всей остальной
Беларуси некоторой насыщенностью инициатив буквально на километр квадратного жилья, или как его назвать. Когда есть возможность собираться – это очень важно.
Например, в Москве всегда на протяжении последних 15 лет всегда всплески анархистского движения происходили тогда, когда была некоторая база в центре города. Ну, может быть, не совсем в центре, но некая определённая база, куда можно прийти каждый день, где можно зависнуть, где можно провести весь вечер, гда можно встретить кучу народа, с нею поговорить, придумать и так далее. Это сквот на Остоженке в 95-97-м году, это потом сквот у Жени Флора в Кривоколенном переулке в 2001-2002-м годах. И всякие попытки подобного рода, которые сейчас предпринимаются в нашем городе, в Москве, я имею в виду, они очень адекватны и правильны, потому что не хватает места, где можно общаться постоянно.
Возрастает количество инициатив, акций, скорость развития людей в сообществе возрастает от постоянного общения. Это необходимо. Но вот там, где невозможно собираться по каким-то причинам – запалили место, сожгли, выгнали, или просто нет этого места, или народу не очень много – самиздат играет очень большую, важную связующую роль. Не так важно стремиться к массовости тиража, не так важно, чтобы ваш журнал читали везде. Важно, чтобы вы понимали, кто ваша аудитория, к кому именно вы обращаетесь. Потому что сделать агитационный листок или агитационную книжку, направленную на весь белорусский народ, наверное, можно.
Но я вот с русским народом не берусь так поступать. Я не знаю, кто он такой, кто этот русский народ. Я не знаю, о чём он думает. То есть, я могу догадываться. Мне об этом говорят по телевизору, в жж, в комментах каких-нибудь на форумах. Но всё это такие источники знания о русском народе, да и о любом другом народе, которые я бы подверг серьёзной критике. А со всем народом познакомиться нельзя, нельзя с ним забухать или предаться ещё каким-нибудь формам расслабления совместным. Поэтому фиг знает. Я примерно представляю себе ту социальную среду, в которой я вращаюсь и которую я раньше ненавидел, к которой теперь принадлежу. Панк и все такое, вы понимаете, да?

И я свои усилия прилагаю к тому, чтобы в этой среде распространить определённые знания и информацию. Наверное, даже информацию о способах действия, способах поведения. Потому что что делать – каждый человек сам придумает. Но если есть информация о том, как делать или, скажем, как делать неправильно, есть какая-то критика. Потому что есть некие традиционные формы активизма, Олег прочёл об этом хорошую лекцию вчера. Типа “щас мы все соберёмся и дадим пизды врагу, и поэтому хороший пацан только тот, кто даёт пизды врагу и… девочка, отойди!” Ну, и так далее. Это некая такая традиционная модель поведения. Это не белорусская, не русская модель поведения, это везде есть. Во многих местах это критикуют, потому что…
Нет, ну конечно, кто-то должен “давать пизды”. Была такая книга, если помните. Сейчас должна выйти другая книга – “Выбить фашизм”. Я написал к ней предисловие, которое очень спорное, я сам думаю “Как же я, собака, написал такое?” Скоро она должна выйти. Это перевод с английского, пытающийся обобщить опыт анархистского антифашизма с 20-х годов в Италии до 90-х годов в Британии, Америке, Канаде и даже немножко в России. Один из русских активистов написал туда статью тоже. И Шарапов поручил написать мне предисловие. Я сам в драках не участвую, но я понимаю тех людей, кто участвует. Во всяком случае, часть своих зубов я потерял именно в таких драках, в которых я принимал участие индивидуально, в одно рыло, по первичному творческому импульсу. Мне хотелось в какой-то момент “дать пизды”, и обычно “пизды” давали в итоге мне, потому что я драться не умею. Но даже в таком важном и социообразующем деле – драка – то есть, занимаясь даже такими делами, все равно можно, например, по-другому относится к своим подругам, и так далее. А если кто-то, например, дни и ночи проводит в тяжких трудах по раздаче листовок, а потом приходит домой и говорит: “Жена! Борщ!” – то признать такого человека анархистом довольно трудно, во всяком случае, мне.

Самиздат – важная составляющая распространения и обсуждения подобных вещей, которые вообще, неочевидно, что надо обсуждать, потому что считается, что и так всё понятно. Вообще, это тоже такое наследие Советского Союза. Считается, все понятно. “Что тут говорить? И так всё ясно”. Один молодой социолог, который живет и работает, в основном, во Франции и хорошо знает французские традиции – и активистские, и психологические, и вообще. Мы с ним так вот шли, и вдруг на асфальте в Париже написан какой-то текст. Его трудно можно разобрать, причём написан еще и на жаргоне. Смысл типо того, что “Пацан, ты, тот самый, который крутой, который всех пугает на улице! Мама тебе прямо сейчас готовит борщ?” Ну, что-то в этом духе. И он говорит: “Ну вот, да. Вот, смотрите, вот это Франция, это Париж. Это
страна письменной культуры. Тут одних литературных премий больше, чем в России писателей. Хотя мы, русские, считаем, что у нас страна великой литературы, великой письменной традиции. Но скажи мне Влад, вот ты активист, сколько текстов остаётся от обычного анархистского собрания, вот в Москве?” – “Расшифровок тайных записейФСБ, ты имеешь в виду?” – “Нет, текстов, которые создают сами анархисты в результате своего собрания?” – “Да нисколько не создают. А зачем их создавать?” – “Вот именно. А французские создают не менее 5-6. Потому что, во-первых, есть проект резолюции, есть тезисы докладов в письменном виде, которые раздаются участникам. Потом, ведётся протокол подробный. Потом ещё
обрабатывается проект резолюции, и если у кого-то есть особое мнение, то оно тоже оформляется в письменном виде, и всё это потом можно почитать”.

Нужно ли это? Фиг знает. В каждой стране, конечно же, свои способы передачи информации, знаний и опыта. Но мне кажется, что одна из главных болезней российского, белорусского и украинского, насколько я знаю его, активизма, и анархического активизма, в частности, и панковского активизма – в плохой передаче знаний. Одна замечательная активистка, которая встречала меня вчера в шесть утра на вокзале, и мы с ней долго потом о многом болтали, и я ей сказал, что вот знаешь, вот была там такая вот девушка… А она была довольно активной и только два года, как уехала из Минска. Встречавшая меня активистка её даже никогда не видела и не знает, и абсолютно не в курсе о всём том периоде белорусской общественной истории, который недавно закончился.

А вот самиздат способен проводить такую линию, передавать эту традицию, в том числе такую традицию ошибок и традицию негативного. Мы все любим писать про успехи, как мы хорошо провели акцию или как мы хорошо наебали ментов в Москве и хорошо провели демонстрацию, и вообще, действительно была охуенная вещь, лучшая демонстрация, в которой я участвовал. Я вообще не думал, что я ещё когда-нибудь в своей
стране до этого доживу.

Словом, это опыт позитивный, о котором все вы, наверное, читали в разных сообщениях. Но на самом деле, антиментовская кампания несет в себе много негативного опыта. Опыт коммуникации с политическими союзниками, которые очень просто могут превратиться в политических противников, конкурентов и так далее. Как с ними быть? Надо ли с ними контактировать? Как с ними контактировать? Все это, конечно,
становится опытом тех людей, которые вели эти контакты. Но, скажем, через год у вас появятся новые активисты, которые этого опыта не имеют и будут наступать на те же самые грабли. Опыт должен быть передан. Возможно, для этого можно проводить какие-то обучающие мероприятия – но вы же знаете, как люди относятся к лекциям и прочей такой херне. Никто ж не будет ходить.

Самиздат – это тоже способ передачи, в принципе, любого опыта. Это то, что остаётся даже тогда, когда уже почти ничего и никого не остается. Я помню самые мрачные времена для московского анархического движения, когда нас оставалось типа там пятнадцать человек, и это был настоящий провал, потому что в Москве в течение многих лет меньше ста и не было никогда. Сразу было тридцать, и потом всё больше и больше.
А потом вдруг раз – и пятнадцать. Это 93-94-й годы. Но тогда у нас всё равно были какие-то журналы, и возможно, что нудная необходимость искать компьютер, искать верстальщика, учить самому верстальные программы, искать принтер, искать типографию – спасибо, Лена, за типографию питерскую, в которую мы возили последний номер журнала в 93-м году.

Я не знаю, о чем еще вам рассказать. Просили, чтобы я рассказал про историю диссидентского самиздата. Я не очень в ней искушен. Я всего лишь с 65-го года рождения, я родился за три месяца до проведения первой антисоветской демонстрации на Пушкинской площади. И всё это без меня вполне начиналось, без меня состоялось, и я к этому не имел никакого отношения. Об этом очень хорошо написала Людмила Алексеева, книга называется “История инакомыслия в СССР”, в ней примерно 700 или 800 страниц, регулярно переиздаётся Московской Хельсинкской группой, и если кто-то будет в Москве, может эту книгу взять бесплатно. Она правда очень хорошая, это лучший исторический документ по эпохе протеста в Советском Союзе в 60-80-х годах. Она была написана то ли в 81-м, то ли в 79-м годах, как-то так.
Я ее рекомендую, там есть информация не только про центра, а и про медвежьи углы, где тоже иногда существовали протесты.

Я в Москве еще читаю лекции детям, историю, поступающим в вузы. Типа такая взаимопомощь интеллигенции. Я там получаю за эти лекции примерно столько, сколько нужно, чтобы купить билеты на метро и какой-нибудь бутерброд чтобы сожрать, чтобы не умереть с голоду во время лекции. А дети зато приезжают из соседних городов, дети, чьи родители не могут платить за образование, и слушают. Там я недавно читал лекцию, это было примерно в апреле, что ли, про коллективизацию. Несмотря на то, что у меня историческое образование, я всегда считал, что был какой-то странный и непонятный разрыв в истории. В общем, во всех странах люди борются за свои права, и только наша страна как бы говно такое, да. Вот, например, коллективизация. Изнасиловали как бы большинство населения страны, загнали в экономические отношения, которых люди не хотели, кучу народу выслали, расстреляли, сгноили, заморили голодом – и никакого сопротивления. Так, во всяком случае, писали в советских учебниках и так пишут во многих постсоветских. Сталин подготовил страну к войне. Я стал что-то копать, нашел какой-то учебник, на русском языке, кстати, существующий учебник, написанный французским историком русского происхождения. Там есть интересные данные.
Например, сказано, что только за 3 весенних месяца 30-го года – 400 вооруженных восстаний. Мне это воткнуло. Не знаю, что еще добавить, короче смысл в том, что всегда есть люди, которые не сгибаются. Надо об этом помнить. Иногда не надо очень серьезно относиться к себе и к тому, что мы делаем. В конце концов, как учит наша Ольга Аксютина: “панк – это пространство протеста и удовольствия”.

Есть история побежденных и история победителей. В том, что поисходило, всегда есть какая-то другая правда. И мы, в общем, так нам выпало, являемся носителями какой-то другой правды. Надо об этом помнить и относиться к себе не очень серьёзно, с юмором, конечно, с иронией и самоиронией. Надо, тем не менее, понимать, что от нас должно что-то остаться. Так что давайте играть панк-рок, давайте выпускать зины, давайте танцевать.

Ну, я всё.

После оваций

В Москве есть такой ИКД, Институт Коллективного Действия, который создали для сбора информации о социальном движении. Существует это всё на какие-то деньги, сутрудники получают небольшие зарплаты, но это, конечно существенно улучшает информативную наполняемость сайтов. В отличие от российской Индимедии, на которой никто не хочет бесплатно ничего писать. Очень смешно, что всё это организовала
троцкистка Карин Клеман, а работают, в основном, анархисты – это единственные дурачки, которые согласны работать за такие деньги. Точно так же в 90-м году анархисты таскали каштаны из огня на чужой информационной проект. То есть, люди, связанные с профсоюзами, с какими-то троцкистами западными и так далее, короче, имеющие разные интересы, создали информационный центр, который получил компьютеры. Короче, это было через год после массовых забастовок 89-го года. Конечно, некоторые западные политические борцы очень надеялись на всплеск рабочей деятетельности в Союзе, на то, что это подтвердит их собственные теории троцкистские о революционной роли рабочего класса. Потому что страна совершенно загадочная, офигенная и так далее. Ну, они стали вкачивать деньги – не очень большие, но хоть какие-то там. Я первое сообщение по электронной почте отправил в августе 90-го года, они как раз были посвящены переписке с корреспондентами из информационного центра. Это была
APC, ассоциация прогрессивных коммуникаций, которая входила в сеть glassnet. По-моему, первая электронная почта была
отправлена из Советского Союза на Новый год между 89-м и 90-м. А мы подсоединились через 8 месяцев – ну, в принципе, мы шли в ногу с прогрессом. То есть как, просто обменивались электоронной почтой. Это был ещё один способ получить новости, кроме как созвониться по телефону.

Всё это было очень буднично, никто не придавал этому значения какого-то.

Потому что много всего менялось, и появление электронной почты и компьютера больше чем одного на
тусовку не было сногсшибающим каким-то явлением. Общественные перемены происходили настолько быстро, что человек привыкал к этим переменам и без перемен уже не мог жить. На самом деле, нет никаких объяснений того, почему я до сих пор занимаюсь всей этой фигнёй, кроме того, что я получил очень большой
заряд энергетический тогда. И все люди, которые помнят перестройку, это как бы наркоманы. То есть, кому-то удалось переломаться, я некоторые всё время подсаживаются заново. Я принадлежу как раз к таким людям. Размах общественного движения был невероятно большой. С какого-то момента митинг в 100 тысяч человек оппозиционный считался рядовым и, возможно даже, с какого-то момента незаслуживающим
внимания. Вот митинг в полмиллиона – это да. Есть такой Женя Слон в Питере, если кто его знает, он иногда в Минск приезжает. Он такой флегматичный, большой, действительно похожий на слона, медленно разговаривает. Как-то мы были с ним вместе во Флоренции на первом Европейском социальном форуме. Тогда война в Ираке ещё не была свершившимся фактом, а была в проекте. И была достаточно большая антивоенная демонстрация, на которую итальянские профсоюзы привезли миллион человек. Флоренция – довольно маленький туристический город с узкими улицами. И вот мы приходим на место сбора демонстрации и не находим тех, с кем хотели идти, потому что демонстрация началась на час раньше, потому что народу столько, что полиция разрешила начать на час раньше, иначе народ некуда девать, иначе
начнётся Ходынка. И мы пошли как-то, час шли, потом смотрим: площадь, и на ней играет три таких оркестра, ну, трубы там, скрипки, гармошки, и они что-то там наяривают, соревнуясь друг с другом, один, потом второй, потом третий, потом вместе что-то одно играют. Ну, думаем, постоим тут немножко, послушаем. И мы там стояли 3,5 часа. А демонстрация всё шла мимо нас, и шла, и шла… вот что такое миллион человек. Вот после всего этого Женя Слон превратился в летающего слона. То есть, его невозможно было вообще остановить, он летал, устраивал какие-то акции. Какое-то время это продолжалось. То есть, он вколол дозу стимулятора и вот…

Наша, собственно, информационная среда, интернетовская и зиновская, сквотовская, концертная и прочая, не настолько ещё, к сожалению, плотна, чтобы обеспечивать нас самих достаточно сильными впечатлениями и обеспечивать какую-то постоянную увлечённость. Поэтому, как ни крути, на Запад ездить, всё же, наверное, надо. Хотя бы для того, чтобы посмотреть на настоящие масштабы, что такое может быть.

Ну, в общем, я сторонник того, чтобы ездить побольше. Некоторые так и остаются там, но тоже нельзя никого винить, по-моему, потому что человек живёт один раз. Знаете, есть такая присказка: жизнь даётся человеку один раз, и прожить ее надо там. Но это каждый сам решает, главное не изменять себе. Если уж ты был анархистом в Москве, то, переезжая в Берлин, вполне можно тоже остаться анархистом, а не просто субкультурщиком.

Но это так. Это, собственно, был ответ на вопрос про электронную почту.


Comments are disabled.